Динка - Страница 117

К оглавлению

117

Дети, сидя между взрослыми, впитывали в себя все впечатления праздника и, притихнув, машинально запихивали в рот сладости. Лина и Малайка должны были уехать вечером. Боясь грустного прощания, Катя заставила Мышку лечь спать. Усталая Мышка не противилась. Она поцеловала Лину и, моргая сонными глазками, спросила:

– Ты никуда не уедешь, Лина?

– Уеду и приеду, – ответила Лина и, прижав к себе девочку, добавила: – Была вашей Лина, вашей и останется!

Мышка ушла, а Динка воспротивилась. Лина тоже не захотела отпустить свою любимицу. Они сидели рядом, и Лина, отламывая кусочки сладкого пирога, клала их девочке в рот. Динке хотелось стать совсем маленькой и, прижавшись к Лининой груди, заснуть у нее на коленях. Она закрыла глаза, прислонилась к Лининому плечу... Лина, разговаривая с Катей, перешла на шепот, взяла Динку на колени и тихонько закачала, баюкая ее, как ребенка... Всем вспомнился элеватор, когда, бывало, Лина, усевшись за стол, клала маленькую Динку к себе на колени и, лежачую, кормила ее кашей.

«Лина, ты все даешь и даешь ей... Может, она больше не хочет?» – беспокоилась Марина.

«Это твои старшенькие не хочут, а моя все хочет! – спокойно отвечала Лина, дуя на ложку. – Она как наестся, так сразу знак подаст: стукнет ножкой об стол аль по ложке ручкой вдарит».

«Вот воспитание!» – хохотал тогда Олег.

Но сейчас, глядя на Лину, укачивающую на своих коленях восьмилетнюю Динку, никто не смеялся. Все понимали, что именно здесь, в этом материнском чувстве Лины к вскормленной ею девочке, и в Динке, привыкшей считать Лину своей второй матерью, таилась главная трагедия ухода Лины из семьи, именно здесь был источник ее горьких слез о разлуке.

А Динка, припав головой к груди Лины, сладко и безмятежно спала... В саду уже сгущались сумерки, в комнатах зажгли лампы.

– Малай Иваныч, подержите-кось ребенка... – сказала вдруг Лина.

Малайка вскочил и бережно принял на вытянутые руки спящую Динку.

Лина отряхнула с платья крошки и, открыв дверь в комнату, тихо сказала:

– Кладите ее, Малай Иваныч, на кроватку.

Малайка положил Динку на кровать и на цыпочках вышел. Лина сняла с девочки нарядные белые башмачки и, наклонившись, перекрестила ее широким крестом. Частые слезы ее закапали на грудь Динки.

– Господи, не помощник ты людям в великой скорби душевной, – тихо простонала Лина.

Динка неспокойно шевельнулась во сне и, словно почувствовав ее слезы, тоненько, по-ребячьи всхлипнула.

Через час Лина уехала. Олег, Костя и Малайка несли ее вещи. Марина и Катя стояли у калитки. Алина по настоянию Кости простилась раньше.

Лина шла, не оглядываясь назад, но сердце ее знало, что дом, который она оставила, осиротел.

Глава 45
Опустевший дом и сообщение Кости

Динка проснулась рано и, услышав звон посуды, в одной рубашонке выскочила на террасу.

– Я думала, Лина... – сказала она, встретив вопросительный взгляд Кати.

– Лина приедет в воскресенье. Она часто будет приезжать, – мягко ответила Катя, убирая со стола грязные тарелки.

На террасе был страшный беспорядок: на полу валялись бумажки от конфет, скорлупа от орехов; вчерашние блюда, пироги и закуски были наспех прикрыты газетами. Видно, Лина очень торопилась и не успела прибрать, а может, Катя и Марина не позволили ей прибирать в свадебном наряде. Динка побежала в комнату, накинула платье, надела свой фартучек с белкой и скромно вышла на террасу:

– Я помогу тебе, Катя, ладно?

Катя ласково кивнула головой.

– Ну, возьми веничек и подмети терраску, – сказала она.

– Я раньше отнесу грязные тарелки, ладно? – дотрагиваясь до тарелок, сказала Динка. Ей почему-то хотелось пробежаться в кухню.

– Ну, отнеси, только не все сразу, – согласилась Катя.

Динка взяла горку тарелок и, прижимая их к себе обеими руками, пошла к кухне... Она еще никак не могла себе представить, что Лины там нет. Но дверь кухни была заперта, окно плотно прикрыто. Динка поставила на дорожку тарелки и, помедлив на пороге, открыла дверь. В кухне было чисто и пусто. Под окном стояла аккуратно застеленная кровать, на плите блестели начищенные кастрюли, где-то тихо жужжала муха...

Динка присела на краешек Лининой постели и обвела глазами стены, ища знакомые фотографии. Вон там, на маленьком гвоздике, висела карточка мамы; она была под стеклом в лазоревой рамке, а рядом с ней стоял во весь рост солдат Силантий, Линин брат. А на другой фотографии была снята Лина с маленькой Динкой на руках, и над кроватью висела карточка Лины с детьми, а над самым изголовьем – карточка одной Динки.

Теперь фотографий не было, вместо них на белой стене торчали голые шляпки гвоздиков. И только из угла строго и задумчиво смотрел на девочку Чернышевский.

Динка глубоко вздохнула. Приоткрыв дверь, она внесла тарелки, осторожно, стараясь не стучать, поставила их на стол и вышла. Молча и задумчиво подметала она террасу, молча съела сладкий пирог, который дала ей Катя, положила в карман конфетку...

В кухне загремели ведра: Никич принес воды и начал ставить самовар. Потянуло знакомым запахом дыма, послышался разговор. Но Динка не шевельнулась, для нее кухня оставалась такой же пустой и тихой, какой она увидела ее в это утро.

Вставало солнце, теплые лучи его потянули Динку в сад. Она прошлась по дорожкам, покачалась в гамаке. Глубокая тишина и пустота Лининой кухни неотвязно преследовали ее, хотелось тихо ходить, тихо говорить...

«Я делаюсь больной!» – испуганно подумала Динка и, чтобы услышать свой голос, громко сказала:

– Карл у Клары украл кораллы... Карл у Клары украл кораллы! – еще громче крикнула она, а с террасы вдруг откликнулся голос Мышки:

117