Динка - Страница 164

164

Крупные частые слезы застилают ей глаза, карандаш больно давит на ладонь, но печатные буквы понемногу складываются в слова. Красные, пылающие как огонь горячие слова жалобы, просьбы и приказа, прощальные слова, облитые горькими слезами и продиктованные отчаянием. Динка бросает карандаш, медленно переходит по доске на обрыв... Еще раз оглядывается на утес... И, понурив голову, идет домой...

Там уже все готово к отъезду. Никич заколачивает досками ставни. Марина укладывает в дорожную корзинку какие-то покупки. Она в черном шелковом любимом папином платье. Алина и Мышка одеты в новые гимназические формы с белыми передниками. Третья форма осталась недошитой. Для Динки на перилах висит шерстяное платье с матросским воротником...

Но никто не ищет и не зовет Динку.

В уголке террасы стоит плачущая Анюта. Около нее целая гора книг, тетрадей, игрушек... Мышка приносит еще и еще, но Анюта не смотрит на подарки. Она смотрит на расстроенное лицо своей учительницы, молча кивает головой на слова утешения.

– Анюта! Я буду часто писать тебе, ты приедешь к нам летом, – крепко обнимая ее, говорит Алина.

Мышка тоже изо всех сил пытается утешить девочку:

– Анюточка... Наша мама попросит твою маму отпустить тебя летом...

Марина бросает укладку и подходит к девочкам.

– Анюта! Мы расстаемся только на зиму, а летом ты приедешь к нам, – говорит она, привлекая к себе девочку.

Но Анюта, рыдая, прячет свое лицо у нее на груди.

– Не будет этого... ничего уже не будет... Куда я поеду?.. – говорит она сквозь слезы.

Девочки вопросительно смотрят на мать. В глазах их горячая просьба.

Марина поднимает голову Анюты, вытирает платком ее глаза:

– Я обещаю тебе... Я даю тебе слово, что ты приедешь! А теперь перестань плакать... Хорошо?

Анюта верит и, улыбаясь сквозь слезы, судорожно обнимает Марину.

– Мама, а где Динка? – вдруг вспоминает Алина. – Ведь она еще не одевалась! Мы опоздаем!.. Дина! Дина!

– Да вот она! – смеется Мышка. – Давно уже тут!

– Я тут, – говорит Динка, сползая с перил.

– Так одевайся! Мы же скоро поедем! Пойди вымой руки!

Динка моет руки, покорно переодевается и задумчиво стоит перед старшей сестрой. Алина пробует примочить водой ее буйные кудри, но Динка равнодушно говорит, что «тогда они будут еще хуже».

Марина подзывает к себе Анюту и дает ей письмо.

– Я посижу тут на крылечке... Не бойтесь, я передам, если Леня придет... – обещает Анюта. Никич вносит на террасу доски.

– Все взяли из комнат? – спрашивает он. – А то я сейчас забивать буду!

– Подождите, я еще раз посмотрю... – говорит Марина, заглядывая во все комнаты.

– Подождите! – кричит вдруг Динка. – Где мой ящик с игрушками?

– Ящик на террасе, но там ничего нет хорошего. Открытки Мышка спрятала, а остальное можно выбросить, – говорит Алина.

– Как – выбросить? Там у меня самое главное... – Динка бросается к своему ящику, долго роется в нем и, прижимая к груди железный гребень, прячет в карман стеклянный шарик.

– Мама, смотри, что она берет! Какой-то чужой гребень! – в ужасе всплескивает руками Алина.

– Фу, Динка! Откуда у тебя эта гадость? – морщится мать.

– Это не гадость, это лошадиный гребень! – гордо заявляет Динка. – Мне подарил его Ленька!

Мышка весело фыркает, и Марина, махнув рукой, тихо говорит:

– Пусть завернет его хоть в бумагу...

Время идет... Вот уже все вещи вынесены на террасу, Никич забивает двери... Глухой стук молотка больно отдается в сердце Динки... Алина волнуется и поминутно спрашивает, сколько времени.

Но вот сборы окончены...

– Одевайтесь! – говорит мать.

– Одевайтесь! Одевайтесь! – торопит сестер Алина и торжественно снимает с перил три одинаковых темно-синих плаща с шелковыми клетчатыми капюшонами и такими же шелковыми клетчатыми шапочками. Это весенний подарок отца. Он прислал эти плащи всем трем дочкам из Финляндии... Эти дорогие вещи Катя давала детям только в особо торжественных случаях.

– Одевайтесь! Вот Мышкин! Это мой! А это Динкин! – суетилась Алина.

В последний раз открылась и закрылась калитка... Дача опустела; она стояла грустная, с заколоченными окнами и наглухо забитыми дверьми... Желтые листья, тихо кружась, падали на осиротевшее крыльцо, на плечи рыдающей Анюты, на сложенные горкой, оставленные ей в утешение подарки...

– Дети, возьмитесь за руки! – взволнованно распоряжалась Алина. Ей хотелось, чтобы все видели, какие у нее приличные и нарядные сестры. Сама она, чтобы казаться старше, держалась рядом с матерью.

Марина шла быстрой, легкой походкой. Утомленная сборами и бессонной ночью, измученная Динкиными слезами и огорченная отсутствием Лени, она сразу осунулась и побледнела, но ярко-голубые глаза ее сияли... Строгое черное платье с высоким воротником, такое неподходящее для дальней дороги, напоминало ей далекие счастливые дни. Только для одного человека берегла это платье Марина. И Никич, часто взглядывая на нее, тихо, по-стариковски радовался...

Они подошли к пристани. Парохода еще не было. Динка молча вырвала свою руку из Мышкиной руки и отошла в сторону.

Глаза ее безнадежно искали на Волге знакомый пароход... и, не находя его, закипали тяжелыми слезами... А вокруг собирались мальчишки и с любопытством смотрели на отъезжающих.

Минька и Трошка осторожно приблизились к нарядному плащу Динки и, словно не веря своим глазам, тихо окликнули:

– Динка, слышь? Ты, что ли?

Динка обернулась и молча кивнула головой.

– Вы что ж? Уезжаете? Насовсем? – с любопытством спросил Минька.

Трошка, напряженно вытянув шею, ждал ответа.

164