– А почему же нельзя? – удивился мальчик.
– Да потому... – Динка наморщила лоб и наизусть повторила мамины слова: – Потому, что это унижает человеческое достоинство!
– Подумаешь, человеческое достоинство! Где это ты набралась таких слов? – спросил другой мальчик, постарше, лениво поднимаясь из гамака с книгой в руке.
Динка молча дернула плечом и отвернулась.
– Тебя спрашивают, откуда ты набралась таких слов? Эй, ты! – насмешливо крикнул мальчик и стукнул Динку по голове книгой.
– Дурак! – вспыхнула Динка, придвигаясь ближе к шарманщику, который, глядя куда-то в сторону, играл плясовую.
– Ого! Да ты еще ругаешься!.. Григорий! – крикнул мальчишка подошедшему дворнику. – Гони эту рвань к черту!
– Ступайте отсюдова! – замахнувшись метлой, закричал дворник.
Девочка шарахнулась в сторону; мальчик шикнул и засмеялся.
– Ступай, старик, ступай! – кричал дворник.
Шарманщик суетливо взваливал на плечи шарманку. Динка выхватила у него торбу и, вытащив из нее горсть сухих корок, швырнула их в лицо обидчику:
– На! Подавись!
– Григорий! – загораживаясь от нее рукой, закричал мальчишка.
Но Динка, прыгая через клумбы, уже достигла калитки... Гнев дворника обрушился на шарманщика.
– Иди, иди! – гнал он старика, замахиваясь на него метлой. – Шляетесь здесь, грубияны нахальные!
– Дурак! Дурак! Вы все дураки! – кричала, повиснув на заборе, Динка.
– Я те покажу дураков! Чтоб духу вашего здесь больше не было! – ругался дворник, выталкивая шарманщика и запирая за ним калитку.
– Господи милостивый... – простонал старик, выйдя на дорогу. – Что ж это ты начудила там? Ну, стукнул барчук маленько... И стерпела бы... Ведь не ровня тебе... Вишь, как осердились и ни гроша не подали.
– Корки тебе подали! – огрызнулась Динка. Старик пощупал рукой торбу и покачал головой:
– Ишь ты, какая озорница! Взяла да швырнула! Еще ладно, что только вытолкали, а то бы придрались, не дай бог!
Он с опаской оглянулся на богатую дачу и, отойдя еще немного, остановился:
– Не под силу мне идти. Руки, ноги дрожат...
Динка испугалась.
– Сядь, дедушка, сядь! – помогая старику снять с себя шарманку, с раскаянием бормотала она. – Сядь здесь, на траву! Отдохни!
Старик сел и, вынув из торбы сухие корки, разложил их на траве:
– На вот, пожуй маленько.
– Не буду, – решительно сказала Динка и, сглотнув слюну, отвернулась.
Старик потрогал корки и, выбрав одну, с сожалением сказал:
– Размочить бы в водичке... Так ведь у иных и воды не выпросишь.
Он снова потрогал сухие корки и, горестно покачав головой, сложил их обратно в торбу:
– Посидим, коль так.
«Старенький... Корочку хотел съесть... размочить в водичке», – подумала Динка, и ей захотелось громко заплакать.
Но старик закрыл глаза и, прислонившись спиной к шарманке, задремал. Седые, пожелтевшие от времени космы упали ему на лицо, дыхание с хрипом вырывалось из груди... Динка тоже закрыла глаза и, свернувшись клубочком, зарылась лицом в прохладную траву. Ноги у нее ныли, сбитые подошвы потрескались, горло пересохло от жажды, нестерпимо хотелось есть. Но усталость взяла свое, и Динка заснула.
Через час шарманщик и девочка снова шли по дороге.
Солнце уже садится за деревья. Голодная, усталая, Динка еле тащится.
– Я не могу больше ходить, дедушка. У меня ноги отрываются... и голос весь вышел... – жалуется она.
– Вот еще в эту дачу зайдем, а тогда и домой... Тут четыре семейства снимают, очень люди хорошие. И попить дадут, и деньгами не обидят, – говорит старик, осторожно открывая чугунную калитку и направляясь к дому.
Динка медленно плетется за ним. От мелкого гравия на дорожках босые ноги ее горят и чешутся, на пятки больно наступать.
– Дедушка пришел! Дедушка пришел! – выбегая навстречу шарманщику, кричат дети.
Детей так много, что у Динки пестрит в глазах от их платьиц, рубашонок и вязанных, как чулок, с яркими полосками и с кисточками на концах, цветных фесок.
– А чья это девочка? Как ее зовут? – спрашивают они, перебивая друг дружку. – Она будет вертеть ручку шарманки? А нам ты дашь повертеть, дедушка?
– Моя, моя девочка. Она вам песенки споет. И ручку повертите, как же без этого? – еле успевает отвечать старик и, вытирая мокрый лоб, просит: – Вот только бы нам водички испить!
– Водички? Сейчас! Вам кипяченую? – бросаясь наперегонки к дому, кричат дети.
Около большой веранды круглая площадка; на скамейках сидят женщины с детьми.
Приход шарманщика вызывает всеобщее оживление, и вокруг старика и Динки сразу образуется толпа.
– Вона, гляди, кто пришел! – уговаривает раскапризничавшегося малыша старая нянюшка. – Сейчас как заведет, так и твоего голоса не будет слышно! Молчи лучше!
– Водички! Нате водички! – кричат дети, протягивая старику и девочке сразу несколько кружек.
– Спасибо, спасибо... Славные детки, бог их наградит! – растроганно бормочет старик, припадая к кружке с водой.
Динка пьет долго и жадно, потом, отняв от губ кружку, смотрит на детей. Мутная накипь от усталости, голода и унижений вдруг рассеивается в ее душе, и, словно очнувшись от тяжелого кошмара, она обращается ко всем с запоздалым приветствием:
– Здравствуйте!
– Здравствуй, здравствуй, деточка! Садитесь вот с дедушкой, отдохните немножко, – освобождая место на скамеечке, приветливо откликаются женщины.
Откуда-то появляются чашка молока и сладкая булочка.
– Спасибо... я не хочу... Дайте дедушке, – с усилием отказываясь от еды, говорит Динка. Ей кажется, что если она отопьет хоть глоток молока и съест хоть кусочек булки, то сразу почувствует себя нищей... В чужом доме, в этом рваном платье... – Нет-нет! – отказывается она. – Дайте дедушке. Пусть он поест, а я пока спою... Я одна спою!