Ленька тоже засмеялся, и мир был восстановлен.
Поболтав о разных пустяках, мальчик собрался уходить.
– Подожди, – сказал Степан и, порывшись на вешалке, нашел среди старой одежи свой пиджак. – На-ка, примерь! Будешь носить в холодную погоду.
Ленька примерил. Пиджак был широк и длинен.
– Это ничего, – сказал Степан, – а вот рукава придется подрезать. Клади их на стол! Сейчас я наточу нож.
Он поточил о печку нож и, смерив оба рукава, решительно обкромсал их.
– Теперь надевай! Да вот тебе еще на дорогу! – доставая из кармана новенький полтинник, сказал Степан.
Ленька попятился.
– Пинжак возьму, а денег не возьму, – запротестовал он.
Степан нахмурился.
– Хочешь дружить, так бери запросто, без всяких антимоний, – серьезно сказал он.
Ленька испугался и взял... Новенький, блестящий полтинник показался ему неслыханным богатством, и, прощаясь со Степаном, он с чувством сказал:
– Со всех сторон хороший вы человек, как мой дядя Коля!
На пароходе Ленька ехал с билетом и на утес явился как именинник. В одном кармане дареного пиджака у него лежало большое яблоко для Динки, в другом – полфунта сахару и осьмушка чаю.
После чаепития со Степаном Ленька решил, что чай – это самый питательный и благородный напиток на земле. Кроме того, он чувствовал себя взрослым и жаждал во всем подражать своему новому другу.
Вынув из корзины посуду и завернув в тряпочку Федькину долю от проданной рыбы, Ленька отложил ее в сторону. Потом посчитал оставшиеся от покупок медяки и, вынув на ладонь полтинник, со счастливой улыбкой подумал: «Это на лодку! Прикопим с Федькой еще четыре с полтиной и купим лодку! Вот Макака обрадуется!» Он посмотрел на заходящее солнце и с грустью подумал, что сегодня поздно бежать к Динке, так как пароход «Гоголь» уже пришел и мать девочки дома.
«Завтра пораньше пойду...» – успокоил себя Ленька и, еще раз полюбовавшись своим полтинником, спрятал его в карман. Потом снял пиджак и, бережно сложив его, оглянулся, ища достойного места для такой богатой обновы.
– Лень... Лень... Лень... – жалобно и протяжно донеслось вдруг откуда-то издали.
Мальчик вздрогнул, прислушался.
– Лень... Лень... – плакал знакомый голос.
– Макака!
Ленька бросил пиджак и, вихрем перелетев на обрыв, беспомощно заметался во все стороны:
– Макака! Макака!
– Лень... Лень... – слышится уже где-то ближе, вперемежку с рыданием, и в темной зелени белеет Динкино платье.
Ленька мчится навстречу девочке и, задохнувшись от бега, хватает ее за плечо.
– Кто тебя? – грозно кричит он, и светлые волосы его подымаются ершом, а лицо заливает краска гнева. – Кто тебя? Кто? – безжалостно встряхивая плачущую девочку, повторяет он, нетерпеливо требуя имя обидчика.
– Шар-ма-анщик, – опускаясь на землю, всхлипывает Динка.
– Шарманщик?! – не понимая, переспрашивает Ленька.
Динка кивает головой:
– Я целый день пела... Мы все ходили, ходили... У меня уже... весь голос... вышел... Нам денежки давали... в шапку... много... Я хотела тебе... а он... не дал! – безутешно плача, рассказывает она.
– Денег не дал? Ну, погоди, старая чума! Я с него душу вытрясу! – грозит кулаком Ленька.
– Не-ет, – тоскливо тянет Динка, – с него нельзя... душу... он старый...
– Так что ж, что он старый? По мне, хоть столетка! – гневно вскидывает головой Ленька.
– Старых... нельзя... обижать... – безнадежно плачет Динка.
– А что же, цацкаться с ними? – кричит Ленька.
– Цацкаться... – тянет Динка.
– Ну нет! – сжимая зубы, говорит Ленька. – Я с него спрошу... Не денег спрошу, а вот за этот рев твой... Пойдем сейчас! Вставай! Я ему, гадюке, не спущу! – снова закипает гневом Ленька. – Вставай, говорю!
– Я не могу... у меня ножки болят. Я ничего не ела... с утра... – еще горше плачет Динка.
– С утра ушла? И до сих пор шаталась? Ума у тебя нет! – пугается Ленька и, присев на корточки, гладит девочку по голове. – Ну ладно! Молчи! Я тебе яблоко дам, хлебца! Чаю скипячу! Дойдешь до утеса-то?
– Дойду...
– Ну, держись за меня! А то давай на закорках понесу! – предлагает Ленька.
– На каких закорках?
– Ну, на спине, что ли... Понесть?
– Не-ет... я сама пойду! – ухватившись за его руку, подымается Динка.
Ленька бережно ведет ее по тропинке, раздвигая кусты и бешено ругаясь:
– Я ему покажу, старой чуме! Он у меня раньше время в могилу вскочит!
Динка вспоминает дрожащие пальцы старика, перебирающие сухие корки:
– Не надо, Лень... Он и так... чуть... не умер...
– Чуть не умер? А денежки взял! И до слез тебя довел!.. Хитер старик! Это надо только подумать – по всем дачам девчонку протаскал!
– Я сама... таскалась... и он тоже... таскался... с шарманкой... – уточняет Динка.
Они подходят к доске, перекинутой с обрыва на утес, и Ленька пугается:
– Не перейдешь ты! Сиди лучше здесь. Я тебе яблоко сейчас принесу!
– И хлеба... – просит Динка, покорно усаживаясь на обрыве.
– Все, все принесу! Только сиди тут! Не ходи, слышь? Я сейчас! – кричит Ленька, перебегая по доске на утес и скрываясь за камнем.
Динка, согнувшись и прерывисто вздыхая, смотрит ему вслед... Ленька появляется с корзиной в руке. Из корзины свисают рукава дареного пиджака и торчат ободки грязных тарелок.
– Вот, все тебе принес! На яблоко! И хлеб вот ешь... Сахар еще! Ну, ешь, а я тебе новости свои расскажу!
Динка жадно грызет яблоко, прикусывая сахар и заедая хлебом. Распухшие от слез глаза ее начинают блестеть, и только изредка, прерывисто вздыхая, она вспоминает свою обиду.
А Ленька рассказывает ей про свои заработки, про Федькину рыбу, про похлебку и чаепитие у Степана и, заканчивая свой рассказ, просит: